№ 6 (2024)

Настоящая статья представляет собой введение к специальной теме номера: “Экономическая антропология домохозяйства современной России за пределами мегаполисов”, в которую вошли статьи Л.Я. Рахмановой, А.К. Касаткиной, Д.В. Терешиной, П.Р. Яровой. Экономическая антропология возникла как проекция рыночной модели экономики и рыночной рациональности на любую жизнедеятельность. Данная статья вносит вклад в переосмысление этой дисциплины в регистре “эмных” культурно-специфических понятий исследуемых сообществ. При том что в современной России за пределами административного языка реестра домовладения категория “домохозяйство” является “этной”, она представляет исторически важную часть “эмного” значения экономики. Статья привлекает внимание читателя к генеалогии понятия “экономика” в аристотелевском “искусстве управления домом” (ойкос), в новозаветной “икономии” – божественном управлении миром как Своим домом и во вполне “эмном” российском “домострое”, который восходит к наставлениям Московской Руси XVI в., соединяющим язык “ойкономии” и “икономии”. Статья следует за Аристотелем в рассмотрении и того и другого как этики, точнее, к суждению на основании состояния исключения. Эта формулировка обрела популярность в антропологии суверенной власти благодаря К. Шмитту и Дж. Агамбену. Но состояние исключения касается также (если не в первую очередь) работы наших собственных аналитических понятий. Мы как этнографы часто имеем дело с исключительным, единичным, нетипичным, следующим духу, а не букве репрезентативности. В статье предлагается “ойкономическая” антропология в единстве предмета и метода исследования.

Статья этнографически ставит вопрос о том, каким образом таежные и речные избушки и заимки Среднего Приобья, существующие в своих ритмах параллельно с сельскими и городскими формами жизни, трансформируют гендерные роли и качества, не укладываясь в представления о должном поведении и практиках мужчин и женщин – ни в понимании местных жителей, ни с точки зрения исследовательницы. С одной стороны, заимка, включающая различные строения, – это ландшафтный феномен, интересный своим нетривиальным положением в пространстве – между дикой тайгой, селом и городом. С другой стороны, заимка, на которой царит мужское мироустройство, проблематизирует гендерное разделение и показывает, что именно женское “конституирующее” отсутствие является критически важным и влиятельным. Через опыт совместных поездок “на избушки”, через беседы, слухи и подшучивания я показываю, как снимается гендерная дуальность на заимке посредством распределения маскулинных и феминных элементов в пространстве избушечной жизни при помощи понятия “дивида” как “распределенной личности” и “распределенной самости”, как одного из языков описания различных форм субъективностей.

Отталкиваясь от случая ремонта крестьянского дома жителями полуразрушенного православного монастыря на Русском Севере, статья ставит вопрос о соотношении теологии и экономики хозяйственной этики. Ремонт дома вписывается священником в общее восстановление Церкви в условиях современности и ее вызовов. В центре этнографического анализа категории “труд” и “работа”. В предлагаемом кейсе теологическое понимание “труда” и “трудника” противопоставляется экономическому (мирскому) пониманию “работы” и “работника”. Восстановление Церкви представляется настоятелю и его подопечным не столько “работой” по ремонту памятников культуры, сколько “трудом” по возрождению дореволюционного уклада жизни, который является прототипом утопического рая – Святой Руси. “Работа” и “труд” отличны по своей темпоральности: первая совершается для результата в будущем, второй как духовная практика лежит в основе возвращения в прошлое. В статье рассматривается, как методология идеальных типов протестантской этики и капитализма может быть применена к православной хозяйственной этике через “понимающую” методологию М. Вебера. Автор обращает внимание на несостоятельность бинарных оппозиций, используемых для интерпретации практик труда и работы в православном монастыре, и на необходимость анализировать эти практики в контексте исторической непрерывности их самих и их смыслов.

В статье впервые предпринята попытка осмыслить, что представлял собой церковный праздник в Олонецком уезде Российского государства в конце 1640-х – начале 1680-х годов. С опорой на сопоставительный анализ актов из фонда “Олонецкой воеводской избы” и переписных книг середины XVII – начала XVIII в. выявлены типы праздников, охарактеризованы ареалы праздничных связей и состав участников, проанализированы отдельные элементы традиционной праздничной культуры и функции церковного праздника. Акты содержат сведения об участии крестьян в церковных праздниках, к которым нередко были приурочены семейные торжества и даты хозяйственного календаря. Специфика церковного праздника в регионе с преобладанием черносошного крестьянства и укоренившимися традициями общинного самоуправления связана с архаикой прихода, выступавшего одновременно религиозным союзом и поземельной общиной. Праздник являлся не только временем торжества, но также временем совершения хозяйственных сделок и решения важных общинных дел. Утвердившееся в этнологии мнение о присутствии в древности на престольных праздниках у карелов и вепсов только родственников требует пересмотра – его участниками были представители как патронимий, так и поземельных общин разных уровней. Церковный праздник содействовал дальнейшей консолидации коренных этносов в ареалах их расселения, а также межэтническому взаимодействию и формированию этнолокальных групп.

Неформальное рыболовство (неформальная рыбалка) в Мурманской области анализируется посредством обращения к концепции М. Деланды, связанной с построением горизонтальной онтологии как альтернативы традиционным вертикальным построениям, отстаивающим иерархическое понимание мира и исключительность человека. Горизонтальная онтология М. Деланды дает возможность авторам рассматривать разноуровневые компоненты рыбалки в двух взаимозависимых осях: 1) “материальное–экспрессивное”; 2) “синтетическое–вариативное”. Эти оси позволяют проанализировать проблему отсутствия позитивного отношения к обилию горбуши, являющейся одной из наиболее существенных материальных составляющих ассамбляжа неформальной рыбалки Мурманской области. Теоретическая экспликация данной проблемы связана с возможностью осуществления синтеза материальных элементов, которые сами по себе соотносятся с разными сферами жизнедеятельности. Исторические и пространственные сюжеты показывают различные аспекты связи материального и экспрессивного в ассамбляже рыбной ловли, а также раскрывают специфику Мурманской области и возможность масштабирования неформальных практик Северо́в. Ситуация с горбушей как интродуцентом продемонстрировала экстериорность ассамбляжа северной рыбалки. Фигура семги, занимающая позицию между материальным и экспрессивным, стабилизирует идентичность ассамбляжа северной неформальной рыбалки и воплощает идентификацию сообщества с местом и историей. Солидарность задает образцы поведения, которые определяют не только “своих” и “чужих”, но и отношения с другими элементами ассамбляжа. Неформальные нормы отражают представления о “золотой середине” в рыбалке на Севере. Связь с историей и местом, проявляющаяся через идентификацию, открывает возможность для изменения агентности горбуши с точки зрения экспрессивности.

Содержанием статьи, как и моей предыдущей публикации в “Этнографическом обозрении”, является реконструкция праафразийской культурной лексики, представляющей собой уникальный источник сведений по древнейшей истории переднеазиатско-северноафриканско-средиземноморского ареала периода позднего мезолита – раннего неолита, пока не оцененный в должной мере археологами и историками первобытности. В данном случае речь идет о двух группах терминов, обозначающих плавучие средства и металлы (включая их обработку и изделия из них), и о праязыковом периоде ранних афразийцев и их ближайших потомков – североафразийцев (говоривших на языке – общем предке семитских, египетского, ливио-берберских и чадских), которых автор отождествляет с создателями натуфийской и постнатуфийской археологических культур Леванта. Эти праязыки начали последовательно распадаться на диалекты, выросшие в известные нам (а возможно, и в какие-то вымершие и нам не известные) языковые таксоны в последней трети XI (праафразийский, включающий в себя, кроме перечисленных выше языков, южноафразийскую – кушито-омотскую ветвь) – первой трети X тыс. до н.э. (прасевероафразийский). В статье приводятся этимологии реконструированных праафразийских терминов: десяти, относящихся к навигации и плавательным средствам, и десяти – к металлам. У статьи есть и вторая, дополнительная, цель: оценка полученных результатов.